Переговоры между Ираном и западными державами закончились, но не провалились. Они вновь соберутся на следующей неделе.
Это само по себе является резким изменением по сравнению с прошлым, когда такие переговоры неизменно начинались с неудачи. В моей книге «Следующее десятилетие» я утверждал, что Соединенные Штаты и Иран будут двигаться в сторону стратегического выравнивания, и я думаю, это то, что, как мы видим, обретает форму. Конечно, нет никакой гарантии, что переговоры дадут урегулирование, или, что они будут эволюционировать во что-то более значимое. Но сама возможность требует от нас рассмотреть три вопроса: почему это происходит сейчас, как будет выглядеть урегулирование, и как это повлияет на регион, если это произойдет?
Прецеденты
Важно признать, что, несмотря на наличие других актеров на сцене, это переговоры между Соединенными Штатами и Ираном. Важно также понимать, что в то время, как этот этап обсуждения полностью сосредоточен на ядерном развитии Ирана и на санкциях, окончательное урегулирование коснется отношений США и Ирана и того, как эти отношения влияют на регион. Если ядерная проблема была бы решена, а санкции были бы отменены, то такие вопросы, как контроль суннитских экстремистов, инвестиции в Иране и поддержание баланса сил в регионе, будут на столе. В связи с решением этих двух нерешенных проблем, перспектива новых американо-иранских отношений должна быть принята всерьез.
Но, во-первых, есть большие препятствия, которые надо преодолеть. Одним из них является идеология. Иран рассматривает Соединенные Штаты как Большого Сатану. США считают Иран частью «оси зла». Для иранцев воспоминания об организованном перевороте в 1953 году и о том, что Вашингтон поддерживал шаха, слишком болезненны. Американцы в возрасте старше 35 не могут забыть иранского кризиса с заложниками, когда иранцы захватили около 50 сотрудников посольства США. Иран считает, что США нарушили суверенитет; Соединенные Штаты считают, что Иран нарушил основные нормы международного права. Каждый рассматривает другую сторону, как варварскую. Добавьте к этому, что идеология радикального исламизма рассматривает Соединенные Штаты, как цитадель коррупции и зла, а идеология США рассматривает Иран как жестокий и репрессивный режим, и, казалось бы, разрешение проблемы невозможно.
С американской стороны есть прецедент для согласования национальных различий - Китай. Когда Соединенные Штаты обратились к Китаю в 1970-х годах, Пекин поставлял оружие Северному Вьетнаму, который использовал его против американских войск. Риторика Китая об американском империализме изобиловала словом "прихвостни", изображая Соединенные Штаты как чудовище. США же видели в ядерной энергетике Китая более серьезную угрозу для ядерной войны, чем Советский Союз, так как Мао открыто заявил (и, судя по всему, серьезно думал так), что коммунисты должны приветствовать ядерную войну, а не бояться ее. Учитывая экстремизм и жестокость «культурной революции», идеологические барьеры казались непреодолимыми.
Но стратегические интересы обеих стран пришли на смену идеологии. Они не признали друг друга, но они были нужны друг другу. Ведь относительная сила Советского Союза возросла. Уже прошли тяжелые бои между Китаем и Советским Союзом на реке Уссури в 1969 году, и советские войска были массивно развернуты вдоль границы с Китаем. США начали передислоцировать войска из Европы в Юго-Восточную Азию, когда стало ясно, что они проигрывают войну во Вьетнаме.
Каждая сторона была обеспокоена тем, что, если Советский Союз решит напасть на Китай или НАТО отдельно, он может победить их. Однако, если Китай и Соединенные Штаты сотрудничали бы, советское нападение было бы невозможным, потому что, если бы Москва начала войну на два фронта, она не смогла бы победить. Не было необходимости подписывать договор о военном союзе или даже упоминать эту возможность. Просто совещания, переговоры и установление дипломатических отношений с Китаем должны были заставить Советский Союз рассмотреть возможность того, что Вашингтон и Пекин объединены молчаливым пониманием, или, что даже без такого понимания, нападение на одного из них повлечет за собой ответ со стороны другого. В конце концов, если НАТО или Китай были бы разбиты, Советы смогли бы одолеть другого по своему усмотрению. Поэтому, перемещение отношений из общей враждебности в русло самого минимального взаимодействия привело к изменению стратегического баланса.
Глядя на Иран, важнее всего отметить разницу между его риторикой и его действиями. Если вы слушали иранских правительственных чиновников в прошлом, то вы бы подумали, что они готовятся к глобальному апокалипсису. Но в действительности, иранская внешняя политика была чрезвычайно взвешенной. Даже его единственная крупная война, в которой он боролся против Ирака в 1980-х годах, не была начата по инициативе Ирана. Он поддерживал третьи стороны, такие, как Хезболлах и Сирию, отправляя материальную помощь и советников, но он был чрезвычайно осторожен в открытом использовании своей силы. В первоначальный период становления Исламской Республики, всякий раз, когда Тегеран сталкивался с американскими интересами, он сближался с Советским Союзом - атеистической страной, которая вела войну в соседнем Афганистане. Это было нужно в противовес Соединенным Штатам, поэтому Иран откладывал в сторону идеологию даже в ранний, самый радикальный, период своей революции.
Новые стратегические интересы
Идеология не является тривиальной вещью, но, в конечном счете, она не может быть арбитром в международных отношениях. Как и все страны, Соединенные Штаты и Иран имеют стратегические проблемы, которые влияют на их действия. Иран пытался создать дугу влияния от западного Афганистана до Бейрута, ключом которой является сохранение и доминирование сирийского режима. У иранцев не получилось в Сирии, где режим существует, но уже не управляет большей частью страны. Реакцией на эту неудачу был рост активности суннитских боевиков против шиитского режима.
Но дуга влияния была прервана и в других местах, в частности, в Ираке, который оказался основным вызовом национальной безопасности Ирана. В сочетании с неудачами в Сирии, деградация Ирака поставила Иран в обороняющееся положение, тогда как только год тому назад он был готов изменить баланс сил в свою пользу.
В то же время, Иран обнаружил, что его ядерная программа причинила ему серьезный ущерб, в связи с режимом санкций. Stratfor уже давно утверждал, что иранская ядерная программа была в первую очередь разменной монетой с целью ее обмена на гарантии своей безопасности и признание Ирана региональной державой. Он должен был создать видимость угрозы, а не угрожать реально. Вот почему в течение многих лет Иран был "всего в нескольких месяцах" от создания оружия. Проблема состояла в том, что, несмотря на свою растущую мощь, Иран больше не мог выдержать экономические последствия режима санкций. В свете Сирии и Ирака, ядерная программа была серьезной ошибкой, которая производила экономический кризис. Неудачи во внешней политике и последующий экономический кризис дискредитировали политику бывшего президента Махмуда Ахмадинежада, изменили мышление верховного лидера и в конечном итоге привели к победе на выборах президента Хассана Роухани. Идеология, может, и не изменилась, но стратегическая реальность изменилась, безусловно. Роухани в течение многих лет был обеспокоен по поводу стабильности режима и, таким образом, критиковал политику Ахмадинежада. Он знал, что Иран должен пересмотреть свою внешнюю политику.
Соединенные Штаты также меняют свою стратегию. Во время 2000-х годов они пытались бороться с суннитскими радикалами посредством прямого применения силы в Афганистане и Ираке. Соединенные Штаты не могут продолжать держать свои основные силы в исламском мире, поскольку это дает другим странам, таким, как Россия, большую возможность маневрировать, не заботясь о вооруженных силах США. Соединенные Штаты действительно имели проблему Аль-Каиды, но она нуждается в новой стратегии. Сирия представила соответствующие модели. США отказались вмешиваться в одностороннем порядке против режима Асада, поскольку они не хотят привести к власти радикальное суннитское правительство. Они предпочитают, чтобы фракции в Сирии уравновешивали друг друга таким образом, чтобы ни одна из сторон не победила.
Этот сбалансированный подход был альтернативой прямому военному вмешательству. Соединенные Штаты - не единственная страна, обеспокоенная суннитским радикализмом. Иран, в конечном счете, - шиитский режим, враждебный суннитам, и он в равной степени обеспокоен действиями джихадистов. Саудовская Аравия - региональный соперник Ирана - порой выступала против исламских радикалов (в самой Саудовской Аравии), но поддерживала их в других местах (в Сирии или Ираке). Американские отношения с Саудовской Аравией, базируясь в большой степени на нефти, теперь изменились. У США много нефти сейчас, и сложная стратегия Саудовской Аравии просто больше не соответствует американским интересам. В конечном счете, сильный Иран, взаимодействующий с Соединенными Штатами, будет барьером на пути суннитских амбиций. Это не было бы решением вопроса о Северной Африке или других более мелких вопросов, но могло бы заставить Саудовскую Аравию изменить свою политику.
«Арабская весна» также была проанализирована. Основой политики Вашингтона в отношении Ирана было то, что в какой-то момент будет восстание, которое свергнет режим. Восстание 2009-го года никогда не несло по-настоящему угрозы режиму и рассматривалось как репетиция. Если бы произошло восстание, то не было бы никакой необходимости бороться с Ираном. Тогда произошла «арабская весна». Многие в администрации Обамы неправильно оценили «арабскую весну», ожидая, что она приведет к появлению более либеральных режимов. Этого не произошло. Египет не развился, Сирия скатилась к гражданской войне, Бахрейн увидел, как Саудовская Аравия подавляет его собственное восстание, а Ливия оказалась на грани хаоса. Ни одного либерально-демократического режима так и не появилось. Стало ясно, что восстания в Иране не будет, и даже, если бы оно произошло, то результаты, скорее всего, не были бы к выгоде США.
Стратегия стимулирования восстаний уже не работала. Стратегия широкомасштабного вмешательства была неустойчивой. Идея нападения на Иран была непривлекательной. Даже если администрация США согласилась бы с Израилем и подумала бы, что ядерная программа действительно предназначена для производства ядерного оружия, нельзя было бы утверждать наверняка, что эта программа может быть уничтожена ударом с воздуха.
Таким образом, в данном конкретном случае с ядерной программой Ирана Соединенные Штаты могли бы использовать только санкции. Что касается более широкого вопроса управления американскими интересами на Ближнем Востоке, Соединенные Штаты должны были найти больше вариантов. Они не могут полностью полагаться на Саудовскую Аравию, которая имеет резко отличные от США региональные интересы. Они не могут полностью полагаться на Израиль, который сам по себе не может решить иранскую проблему военным путем. Эти реалии вынудили США заново откалибровать свои отношения с Ираном, в то время, как Иран вынужден был заняться повторной калибровкой своих отношений с Соединенными Штатами.
Все возможно
Первым раундом американо-иранских дискуссий, очевидно, будет ответ на неотложный вопрос ядерной программы и санкций. Есть много технических вопросов, наиболее важным из которых является то, что обе стороны должны показать, что они не нуждаются в урегулировании. Никто, ведущий какие-либо переговоры о чем-либо, не примет сразу первое же предложение, тем более, если они ожидают, что переговоры перейдут к более серьезным проблемам. А перерыв в переговорах дней на 10 придаст обеим сторонам ощущение некоторого доверия.
Реальные переговоры придут после решения ядерного вопроса и вопроса о санкциях. Они будут касаться американо-иранских отношений в целом. Стороны будут использовать друг друга в своих интересах. Иранцы будут использовать США для восстановления своей экономики, а американцы будут использовать иранцев для создания баланса сил с суннитскими государствами. Это создаст косвенные выгоды для обеих сторон. Иранские финансовые проблемы создадут возможность инвестиций для американских компаний. А нужда американцев в балансе сил создаст Ирану возможности борьбы против своих врагов, даже после краха его собственной стратегии.
В свете этого регион будет, конечно, выглядеть по-другому, но без резких сдвигов. Идея баланса сил не означает разрыва с Саудовской Аравией и Израилем. Баланс сил работает только, если США поддерживают тесные отношения со всеми сторонами. Саудовцам и израильтянам не понравится американская политика баланса. Их выбор в этом вопросе ограничен, но они могут утешаться тем, что для США невозможно проведение сугубо проиранской политики. Американская стратегия с Китаем в 1970-е годы заключалась в том, чтобы попытаться стать силой баланса между Советским Союзом и Китаем. После встречи с китайцами, Генри Киссинджер поехал в Москву. Таким образом, с точки зрения двусторонних отношений США с Саудовской Аравией и Израилем все может остаться на своих местах. Но теперь будут созданы другие отношения и другие варианты для Соединенных Штатов. В конце концов, Иран пока еще является державой второго плана, а США являются державой ведущей. Иран воспользуется этими отношениями, а Соединенные Штаты будут управлять ими.
Трудно представить себе эту эволюцию, учитывая то, что Соединенные Штаты и Иран говорили друг о друге в течение последних 34 лет. Но отношения между нациями диктуются не настроениями, а интересами. Если Рузвельт мог объединиться со Сталиным, а Никсон с Мао, то ясно, что все возможно во внешней политике США. Со своей стороны, персы пережили многие идеологии на протяжении тысячелетий, но делали то, что было для них необходимо, чтобы выжить и процветать. Вся эта схема вполне может развалиться, но есть убедительные основания полагать, что она не развалится, и тогда нынешние переговоры не будут выглядеть так скромно, как кажется сейчас.
Перевод: Сурхай МурадANN.Az
Следите за нами в социальных сетях !
